Операция «Шедевр»  - Роберт Уиттман

Я вышел из машины и направился на свой первый урок, не зная, чего ждать.

Главный вход был величественным: шесть мраморных ступеней, четыре дорические колонны и двери с большими деревянными створками. Даже стена выглядела примечательно. Она была покрыта рыжей керамической плиткой из Энфилда, а в центре каждой детали был рельеф с африканской маской и крокодилом — искусство народностей акан, живущих в Кот-д’Ивуаре и Гане. Вскоре я узнал, что все украшения в Фонде Барнса имеют свой смысл. Оформление входа, например, символизировало долг современного западного искусства перед племенами Африки.

Я вошел в здание, отметился на стойке охраны и направился в первую галерею — наполненный шедеврами огромный зал, равного которому нет ни в одном европейском музее. На стене передо мной было десятиметровое окно, а вокруг — произведения общей стоимостью пятьсот миллионов долларов. Справа висела мощная, поразительная картина Пикассо «Крестьяне. Композиция»: мужчина, женщина и цветы в глубоких оттенках ржавчины и хурмы с карминовым акцентом. Слева — сказочный «Сидящий риф» Матисса, написанный маслом на холсте. С картины грозно смотрел молодой марокканский горец, лицо которого было выдержано в смелых средиземноморских тонах. Над всем этим возвышался, достигая потолка, «Танец» — шедевр того же мастера, четырнадцать метров в длину, на котором радостно плясали гибкие фигуры розоватого, голубого и черного цветов. Я посмотрел направо. Коллекция поражала воображение. Внизу — «Игроки в карты» Сезанна, в приглушенных джинсовых тонах с характерными складками на плащах героев. Выше — гораздо более крупные «Натурщицы» Сёра, скромные обнаженные девушки в цветном фейерверке, составленные из миллионов точек. Этот стиль называется пуантилизмом.

На паркетном полу в центре зала стояло двенадцать складных стульев. Каждый ученик получил бумагу для записей, карандаш и «Искусство живописи»[7] — толстую книгу в желтоватой обложке, которую написал наш благотворитель, создатель фонда доктор Альберт Барнс. В пригласительном письме было сказано, что двери музея закроются ровно в 2:25, а строго в 2:30 начнется лекция.

Нашим преподавателем был Гарри Сефарби, пожилой мужчина в больших круглых очках с торчащими из-за ушей короткими пучками седых волос. Он преподавал в фонде более тридцати лет, а до этого — в конце 1940-х — сам ходил на такие же занятия. Для начала мистер Сефарби — он любил, когда мы его так называли, — провел небольшую лекцию об основателе фонда.

Барнс родился в 1872 году в Филадельфии в рабочей семье. Он прекрасно учился в школе и уже к двадцати годам окончил Пенсильванский университет, став врачом. Он интересовался многими вещами, поэтому позже присоединился к движению прагматистов, которое стало основой его практичной и простой философии искусства. Затем Барнс учился химии и фармакологии в Берлинском университете, а на рубеже веков вернулся в Америку с немецким коллегой. Они открыли в Филадельфии лабораторию и вместе изобрели новое антисептическое соединение серебра — аргирол, которое помогало при воспалениях глаз. Это лекарство господствовало на рынке еще сорок лет и сделало Барнса мультимиллионером. Он начал много путешествовать и вскоре стал коллекционировать предметы искусства, присоединившись к легиону просвещенных богатых американцев, среди которых были Жюль Мастбаум и Изабелла Стюарт Гарднер. В Европе им удавалось сравнительно недорого приобрести произведения старых мастеров и талантливых современников. Число и качество импрессионистских и модернистских работ, которые собрал Барнс, поразительно по любым меркам: общественным и частным, национальным и международным. В его коллекции было сто восемьдесят одно произведение Пьера-Огюста Ренуара, шестьдесят девять — Поля Сезанна, пятьдесят девять — Анри Матисса, сорок шесть — Пабло Пикассо, двадцать одно — Хаима Сутина, восемнадцать — Анри Руссо, одиннадцать — Эдгара Дега, семь — Винсента Ван Гога и четыре — Клода Моне.

Барнс стремился делиться своей любовью к высокому искусству. Начал он с собственных сотрудников: украсил ценными произведениями фабрику и устраивал бесплатные занятия по искусству и философии. Решив построить себе новый дом на участке в пять гектаров сразу за границей города, Барнс пригласил Поля Кре — того самого француза, который проложил в Филадельфии бульвар Бенджамина Франклина и спроектировал музей Родена. И поручил построить рядом с домом художественную галерею.

Миллионер объявил, что это будет не музей, а учебная лаборатория. Все двадцать три галереи станут классными комнатами, их стены — досками с планом урока. Для Барнса было принципиально сделать искусство доступным и понятным для масс.

Он верил, что ценить и понимать искусство может только тот, кто увидел его воочию. Большинство американцев, по его мнению, находились в невыгодном положении, поскольку поддерживали (сознательно или нет) западные представления об искусстве, сложившиеся под влиянием замкнутых в своих мирках ученых. Чтобы понять искусство, лучше всего смотреть на картину, сравнивать ее с соседней, делать свои выводы. Именно поэтому Барнс организовал галереи таким необычным способом. Шедевры у него разместились рядом с посредственными работами, старые мастера — рядом с импрессионистами, африканское искусство соседствовало с европейским, а модернисты — с ремесленниками древних племен. Чтобы подчеркнуть форму, он размещал рядом с картинами трехмерные предметы — зачастую простые металлические конструкции и кухонные принадлежности. На полу вдоль стен стояли мебель, свечи, чайники и вазы. Барнс называл такое неординарное и спорное расположение «ансамблями на стене». Они были призваны помочь студентам увидеть закономерности, формы и тенденции, которым нельзя научить по книгам. Он хотел, чтобы занятия были демократичными, на них оставалось место для свободной дискуссии.

Присмотритесь к плотно увешанным стенам, и вы заметите два стула, которые формой напоминают женские ягодицы на картине Ренуара, и африканскую маску, которая соответствует овалу мужского лица у Пикассо. Окажется, что деревянный стол рифмуется с формами Прендергаста и Гогена. Можно постичь смысл набора половников по обеим сторонам серии картин старых мастеров или пары подков для волов, которые висят рядом с картинами Сутина. Похихикайте, поняв, что тема угловой галереи — локти.

Барнс постоянно заставляет угадывать и думать. Легендарную «Радость жизни» Матисса, которую считают первой картиной модернизма (консервативные французские критики, как известно, обозвали ее «скотской»), он повесил в лестничном проеме.

Мне понравилась история жизни Барнса, его эгалитаризм и эклектичные галереи со сногсшибательными произведениями, но первое же домашнее задание заставило напрячься. Нам надо было прочесть несколько глав трактата «Искусство живописи», написанного Барнсом в 1925 году. Книга в желтой обложке была тяжелая, как кирпич, — пятьсот двадцать одна страница, — и я боялся, что содержание окажется не менее трудным для понимания. Но, осилив первую главу, я был приятно удивлен. Книга, как я и подозревал, была ученая, но доступная и незамысловатая философия Барнса нашла отклик в моей душе. Он писал, что его метод изучения искусства представляет собой «некую базовую объективность и должен заменить сентиментализм и косность, которые скрыты под личиной научного престижа и делают бесплодными курсы художественных университетов и колледжей». Иными словами, Барнс разработал для учеников метод, помогающий им мыслить самостоятельно и сопротивляться искушению принимать на веру доминирующие и часто претенциозные мнения так называемых экспертов. Он показался мне своим парнем.